Пионерские галстуки в мое время были двух видов. Одни, дорогие и красивые, - из шёлка. Другие, дешёвые и невзрачные, - кажется, из бязи. Долгое время у меня не было ни того, ни другого. Что являлось постоянным источником переживаний, обернувшихся в зрелом возрасте целым букетом тяжёлых комплексов.

В пионеры меня приняли самым последним, чуть ли не в пятом классе. Остальные уже по три галстука сносили, а я все оставался за бортом Всесоюзной пионерской организации имени В. И. Ленина. То есть, иными словами, не был готов к борьбе за дело Коммунистической партии. Хотя внутренне эту готовность ощущал всем сердцем. Можете представить, как это травмировало мою детскую психику. Я тоже хотел быть как Володя Дубинин, как Валя Котик, как, на худой конец, Гуля Королева, а мне говорили: Нет, погоди, ты еще недостоин. Вот прекратишь вертеться и выкрикивать на уроках, тогда посмотрим. А пока рано.

А я не мог не выкрикивать, потому что разного рода знания буквально переполняли меня, и хотелось хотя бы отчасти поделиться ими с учителями. Потому что я был ребенком из интеллигентной семьи, так, по крайней мере, утверждала моя бабушка, читавшая романы Поль де Кока на языке оригинала. И вот, наконец, меня приняли. И летом я впервые поехал в пионерский лагерь, и провел там целую смену. И мы строились на линейку, и пололи редиску на колхозном поле, и пели звонкие песни про чибиса и веселое звено, а во время мертвого часа столь же звонко писали в жестяное ведро, стоявшее в палате на сорок человек. И все это было невыносимо прекрасно. А когда через две недели мать приехала навестить меня, я с ревом вцепился ей в платье, умоляя забрать меня отсюда-а-а-а. И на следующую смену меня уже в лагерь не отдали. Второй раз я попал в лагерь спустя уже довольно продолжительное время. Лет, не соврать, через сорок. У нас завелся скромный, но достаточный блат во всемирно известном лагере Артек. И мы с женой и дочкой отправились туда за причитающейся долей ультрафиолета и солёного морского воздуха. И того и другого, следует признать, оказалось в избытке. Коммунистическая идеология, традиционно питавшая пионерское движение, к этому времени окончательно издохла, уступив место идеологии потребления Пепси и Орбита без сахара. Так нам, по крайней мере, казалось. Что представляет собой Артек? Он представляет немереное количество га живописнейшей территории, среди которой беспорядочно разбросаны диковатые творения пламенного борца с тоталитаризмом скульптора Эрнста Неизвестного, украсившего некогда заодно и старый Московский крематорий.

Как он сумел усыпить в далекие шестидесятые бдительность артековского начальства, сказать трудно. Надо бы слетать к нему в Нью-Йорк, поинтересоваться, да не уверен, что он меня примет. Возможно, некоторые подробности получения таких подрядов мог бы сообщить другой известный монументалист, Зураб Константинович Церетели, но и к нему так сходу не протыришься.

Так вот, значит, во время нашего пребывания большой Артек состоял из, примерно, десятка полуавтономных лагерей, типа Морской, Солнечный и т. д., подчинявшихся главному директору, фамилию забыл. У каждого лагеря был свой определенный профиль. Скаутский, юных моряков, экологов, чуть ли не баптистов. Словом, за свои бабки каждый родитель мог подобрать для собственного чада подходящую воспитательную парадигму.

Дети свободно перемещались по территории, купались, объедались свежими фруктами и сникерсами и вовсю давали волю зарождавшемуся половому инстинкту. Ни о какой муштре речи не было и близко.

Эта радостная картина наблюдалась повсюду, кроме одного единственного места, где нас, с умом и талантом, Бог догадал очутиться. Наши благодетели, непонятно из каких соображений, пристроили нас именно что в пионерский лагерь. Это, доложу я вам, было нечто! Начальница, полоумная тетка, из старых вожатых, дрючила несчастных малолеток от восхода до заката. Наши окна выходили, так и хочется сказать, на плац, на место где это все происходило. Буквально с первого дня она начала готовить паству к заключительному смотру художественной самодеятельности. Неустанно бил барабан и звучал горн. С утра до вечера окрестности оглашались ее истошными речевками, которые дети обязаны были повторять. Одна из них, годы спустя, живет во мне: „Здравствуй, лагерь наш чудесный, пионеров идеал! Здесь когда-то Неизвестный ряд шедевров создавал“.

Кто создал этот шедевр, не знаю. Подозреваю, что она сама. Поменять место пребывания мы не могли. Если бы меня приехала навестить мама, я бы, наверно, как когда-то в детстве, с тем же воплем вцепился бы ей в платье. Но моя старенькая мама в это время уже доживала свой земной срок.

19 мая, как известно, день рождения Всесоюзной пионерской организации. В этот день мне бы от всей души хотелось пожелать ей не рождаться больше никогда.